Однажды после авиационной катастрофы в Южной Америке в живых осталась одна семнадцатилетняя девушка Юлиана Кёпке. Она много дней пробиралась через сельву и рассказала о том, что ей пришлось пережить.
Перелет от Лимы – столицы Перу – до небольшого города Пукальпа обычно длится час, и все это время в иллюминатор видна сельва – влажный экваториальный лес. Сельва – до самого горизонта.
На этот раз через полчаса после взлета видимость резко ухудшилась. Началась сильная болтанка. Самолет трясло, и стюардессы попросили пассажиров привязаться к креслам. В этом ничего странного не было: воздушные ямы над восточными склонами Анд – обычное явление. Но вот по стенкам забарабанил дождь, самолет резко накренился в одну, потом в другую сторону. Я посмотрела в иллюминатор – черным-черно, и рядом, совсем рядом с самолетом сверкнула молния, а затем я увидела огонь – самолет был объят пламенем. Мама крикнула: «Это конец!» Я что-то хотела ответить ей, но в этот момент раздался глухой удар, и, не поняв еще, что случилось, я оказалась уже вне самолета, но по-прежнему сидела в кресле, а кресло с ужасающей быстротой, крутясь и кувыркаясь, летело вниз...
Деревья внизу казались маленькими и очень редкими. Я потеряла от страха сознание и очнулась от дождя висящей на дереве. Мое кресло зацепилось за толстый сук и раскачивалось на ветру. Лило так, как может лить только на экваторе в разгар сезона дождей. Громыхал гром, сверкали молнии. Было еще светло. Я была совершенно одна, и внизу квакали полчища лягушек. С трудом слезла с дерева. Подняв голову, я оглянулась по сторонам. Густой лес покрывал пологий горный склон. Я как-то до странности спокойно ощупала себя: оказалась сломанной ключица, один глаз затек, на голове вздувалась шишка, а на ноге кровоточила большая рана. Но боли я не чувствовала, только слабость.
Потом стемнело. Всю ночь я пролежала в полузабытьи, а утром поднялась, хотя сильно кружилась голова. Рядом в траве нашла сверток с печеньем и конфетами. Я вспомнила, что отец ждет нас с мамой, чтобы отпраздновать мое семнадцатилетие, и твердо решила, что раз он потерял жену, то не должен потерять еще и дочь. Я должна выжить и вернуться к нему.
В сельве я была не новичок, так как прожила два года здесь на биологической станции, на которой работает мой отец – зоолог и работала орнитологом мама. Родители научили меня читать книгу сельвы. «Не бойся крупных зверей: ягуаров, тапиров, – не они здесь самые опасные, – повторял часто отец. – Главная опасность – это мошкара, пауки, мухи, комары, муравьи. И помни еще: в сельве прежде всего нужно найти реку, река всегда приведет к людям».
Я стала искать реку. Все здешние реки и речушки несут свои воды к Укаяли, а на этой реке стоит Пукальпа, где ждет меня отец.
Я развернула мешочек, попробовала печенье и тут же выплюнула его. Разбухшее от болотной воды, оно имело очень неприятный вкус. Конфеты я решила взять с собой. Потом нашла надежную крепкую палку, чтобы ощупывать перед собой грунт, не наступить на змею или ядовитого паука, и пошла...
Вскоре я услышала журчание ручейка, который должен был вывести меня к реке. Берега ручья густо заросли. Каждый шаг давался с трудом. Часто приходилось перелезать через стволы поваленных деревьев. С деревьев свисали заманчивые на вид плоды, но я хорошо помнила слова отца, что в сельве все, что выглядит красивым – плоды, бабочки, цветы, – ядовито.
Ночью со всех сторон слышались шорохи и шелест. Что-то ползало по моим ногам, светилось в темноте голубым светом, гниющие деревья испускали сильный смрад. Где-то совсем рядом кричали обезьяны.
На второй день раны мои уже не болели, и я не ощущала голода, но было очень душно, и комары и оводы не давали мне покоя.
На четвертый день я услышала шум мотора самолета. Я закричала изо всех сил, но никто не услышал меня, и самолет улетел, оставив меня снова одну.
Потом мне преградили путь муравьи. Лютые муравьи-переселенцы. Пришлось залезть по пояс в уже ставший широким ручей.
Продираясь через кусты и оставляя на ветвях лоскуты платья, я вышла к широкой реке. Появилась надежда на спасение.
Но новый враг появился у меня – голод. Теперь я почти ползла по берегу реки, боясь наткнуться на ядовитого ската. Раны мои начали гноиться. Мухи отложили на ранах свои яйца, и нужно было удалить их, но у меня не было ни пинцета, ни иглы, да и время терять было жаль.
Как-то я слышала рев вертолета, но кричать не могла, да и знала, что это бесполезно.
Днем, когда немилосердно жгло солнце, уставшая, я легла на песок у реки и чуть не заснула, но, увидев вдруг маленьких аллигаторчиков, вскочила и уползла от страшного места. Ведь здесь неподалеку, несомненно, были и взрослые аллигаторы.
Каждый день шли дожди, и река сильно разлилась. Теперь я плыла. Отец научил меня хорошо плавать, и это, наверное, спасло меня. Правда, плавать по рекам Южной Америки небезопасно. Одна мысль о пираньях приводила меня в ужас. Тем не менее, делать было нечего, я должна была плыть по течению.
На экваторе не бывает сумерек: в шесть часов вечера на короткий миг сереет, заходящее солнце на мгновение резко осветит заросли – и тут же наступает полная тьма.
В один из вечеров последний луч солнца осветил в зарослях большого тапира. Мы с ним едва не столкнулись нос к носу, но тут же бросились, не разбирая дороги, в разные стороны.
Часто я видела аллигаторов, покрытых грязью, таких омерзительных и неповоротливых на суше и почти «элегантных» в воде.
Вокруг летали стаи красивых попугаев и колибри, носились по ветвям обезьяны. Я стороной обходила огромные муравейники и прочные сети, которые плели пауки между деревьями...
Я была очень голодна, но не знала, что можно съесть. Вспомнила, что существуют съедобные виды лягушек, но не могла заставить себя притронуться к ним, да и едва ли сумела бы их поймать...
Постепенно силы покидали меня, а лесу не было конца, и казалось, что никогда нога человека не ступала здесь. Мне хотелось лечь и не вставать. Отчаяние подкралось ко мне.
И вдруг я увидела лодку, а недалеко от нее – хижину. Кое-как доковыляла до хижины и упала около дверей. Сколько пролежала так, я не помню. Когда очнулась, было уже темно, и я заставила себя последним усилием воли вползти внутрь хижины. Впервые за девять дней у меня была крыша над головой, но мне не спалось. Я все прислушивалась, не идут ли ко мне люди, хотя знала, что это глупо: в сельве никто не ходит по ночам.
Потом я все-таки уснула. Утром почувствовала себя лучше и стала думать, что делать дальше. Ведь должен же кто-нибудь прийти к лодке и к хижине! Но когда? Можно ждать день, два, неделю. А вдруг хозяин лодки погиб в лесу? Лодку брать нельзя. Это чужая лодка, и я не умею с ней обращаться. Придется снова плыть или идти.
Но все-таки я дождалась людей. Послышались голоса. Из леса вышли двое мужчин в шортах. Первые люди за десять суток! Как я им обрадовалась! Я была спасена... Меня отвезли в город, положили в больницу, ко мне приехал отец, и я довольно скоро поправилась.